Отец Селафиил – старец с поразительной историей жизни, чье молитвенное заступничество испытали на себе многие люди, приезжавшие к батюшке из разных уголков страны.
Схиигумен Селафиил (в миру Даниил Никитич Мигачев) родился 15 декабря 1898 года в селе Пахомово Краснинского уезда Смоленской губернии в православной семье. Окончив сельскую четырехклассную школу, крестьянствовал. Хозяйство было немалое, работать приходилось от зари до зари: сеяли, жали, молотили, мололи муку. На уборку урожая приглашали крестьян победнее, накрывая им столы с угощениями. «Теперь так вкусно и сытно ни в одном ресторане не напитают, – вспоминал впоследствии батюшка. – Все свое, натуральное».
В деревнях в те времена к семейной жизни родители готовили детей заранее. В семнадцать лет Даниил Мигачев в первый раз увиделся со своей будущей супругой, и семьи сразу же договорились о свадьбе. «Нас с Феодорушкой повенчали, когда мне было еще семнадцать лет. Я еще очень юный был. Вина не пробовал. Мама говорит на свадьбе: ‟Данилушка, ну ты хоть губочку в чарке омочиˮ. Так я впервые и попробовал вино у себя на свадьбе».
В семейной жизни Даниил и Феодора жили душа в душу, постоянно трудились. Господь благословил их одиннадцатью детьми.
Времена перемен пришли незаметно. Батюшка рассказывал об этом так: «Помню, были выборы в Государственную Думу. А мы и не знали, что это такое. Как голосовать? Нам скомандовали: ‟Голосуйте за восьмой номерˮ. Так мы за фракцию большевиков и проголосовали. Не понимали ведь ничего! А потом пришли у нас изымать годами нажитое. Колхозники были последние пьяницы. Никогда сами работать не любили и все время завидовали. Так вот, надели они кожанки с маузерами и пришли забирать нашу скотину. Мы с отцом и братьями их как встречали? Накроем столы, поставим самогона. Пока они с отцом, например, пьют, братья лошадей и прочий скот в соседнее село перегоняют. Какое-то время выкручивались».
Однако Даниил Никитич и его отец все-таки были «раскулачены» и сосланы в лагеря. Сначала арестовали Никиту Прокофьевича. Батюшка рассказывал, как отца снабдили в дорогу: «В бочку закрыли мясные консервы, а на деревянную крышку насыпали навоз и еще что-то неприятное. Так и пропустили мимо глаз охранники съестной припас». А уже в вагоне Никита Прокофьевич с другими ссыльными открыли консервы и питались ими в дороге.
Сам батюшка долго сражался за свое хозяйство, которое завел отдельно от колхоза на краю деревни. Здесь он разбил яблоневый сад и просил у Господа помощи. Когда деревья заплодоносили, даже испугался: «Зачем я столько напросил?» Яблоки выдались крупные, сочные, да так много, что не под силу одному собрать урожай. Периодически Даниила Никитича вызывали недовольные представители власти, какой-то комиссар тыкал в лицо маузером. Даниил Никитич спрашивал: «За что вы меня ругаете? Я что-то украл? Или кого побил?» Доказательств вины не находилось, и его отпускали.
Однажды кто-то по зависти поджег новое владение. Пожар разбушевался, Даниил Никитич молился святителю Николаю о помощи, и «как будто пожарные машины с неба полили водой, пожар утих».
Но новая власть не могла мириться с «единоличником». 15 октября 1937 года Даниил Мигачев был арестован по обвинению в «контрреволюционной агитации» и 3 ноября того же года приговорен к восьми годам исправительно-трудовых лагерей. Супруга была беременна одиннадцатым ребенком, когда его забирали в ссылку. Даниил Никитич был сослан в Архангельскую область, где два года проработал на лесоповале, живя среди уголовников в очень тяжелых условиях. Спали на сырой земле. «Утром сначала отдирали волосы от промерзшей почвы, потом вставали. Многие не просыпались, замерзнув навечно», – вспоминал батюшка. Стараясь поддержать голодающих солагерников, будущий схиигумен Селафиил делил с ними свою часть хлеба. Многие на каторге в северных лагерях погибали, но жизнь Даниила Господь сохранил. 17 сентября 1938 года постановлением УНКВД по Московской области решение тройки было отменено и дело прекращено, что по тем временам являлось большой редкостью. К концу 1939 года заключенного освободили.
Великая Отечественная война застала Даниила Никитича в Ставропольском крае. Там он работал на подвозе провизии на фронт. Однажды с ним произошел такой случай: немец приставил к нему автомат и хотел застрелить. Тут Даниил стал горячо молиться Богу. Немец очень удивился, увидев, что русский солдат верит в Бога и молится, и не стал его убивать. А однажды вражеский снаряд угодил прямо в лошадь подводы Мигачева. Его самого, тяжело раненного в голову, сбросило в кювет. Три года пролежал Даниил Никитич в госпитале, затем был оформлен пенсионером по инвалидности. По воспоминаниям игумена Филиппа (Ельшина), бывшего келейником отца Селафиила в последний год его жизни, ниже затылочной части у батюшки нащупывались «дыры» в черепе – участки без кости, заросшие только кожей.
В 1963 году преставилась супруга Даниила Никитича, с которой они прожили почти полвека, и 10 декабря 1964 года он поступил в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру. Причем сам отец Селафиил говорил, что так сильно любил свою матушку, что если бы она не умерла, то в монастырь бы он не ушел. Но пути Господни неисповедимы. Феодоре было откровение от Божией Матери, что ее болезнь дана ей ради призвания в иной мир. И матушка сама завещала супругу идти в монастырь.
20 декабря 1965 года Даниил Мигачев был пострижен в монашество наместником Лавры архимандритом Платоном (Лобанковым) с наречением имени в честь преподобного Зосимы Соловецкого. 29 августа 1971 года рукоположен во иеродиакона архиепископом Сергием (Голубцовым), 4 марта 1973 года им же рукоположен во иеромонаха.
В Лавре в то время был один человек, которому советская власть дозволяла бить монахов. На отца Зосиму он нападал, видимо, по той причине, что тот пользовался народной любовью, в частности, за раздачу милостыни. Батюшка рассказывал: «Я обладал такой крепостью, что убил бы его одним ударом, но ведь нельзя же, Евангелие запрещает. Вот он меня в очередной раз побил, я собрался уходить из монастыря. Уже взялся решительно за ручку двери. Вдруг сверху на мою руку легла другая рука и раздался голос: “Не уходи, потерпи еще немного. Если ты претерпишь до конца, станешь настоящим монахом”». Батюшка даже заплакал, поняв, что это преподобный Сергий запрещает уходить из его святой обители. Он ощутил в своей душе утешение от происшедшего случая и остался в монастыре, а человека, избивавшего монахов, потом перевели в другое место.
В монастыре отец Зосима нес послушание гостиника и дежурного в Троицком соборе. Но главным его послушанием стало послушание духовника паломников и богомольцев. По своей великой любви к страждущим людям он ходил на исповедь не по расписанию, а каждое утро. Подробно вникал во все беды и напасти, с которыми приходили паломники. «По духовному-то я не очень, а по земной жизни – хорошо разбирался!» И действительно – будучи отцом одиннадцати детей, обладая богатым жизненным опытом, пережив гонения, лагерь, тяжелое ранение, батюшка как никто понимал людские скорби, и неудивительно, что поток жаждущих получить совет, утешение и благословение многоопытного старца не иссякал.
Игумен Филипп рассказывал, как однажды к батюшке пришла женщина, которая не могла забеременеть и сильно из-за этого скорбела. Старец помазал ее святым маслом. «Где это происходило, я не знаю, – вспоминал отец Филипп. – Но видел, что когда батюшка принимал людей у себя в келье, то он их помазывал так: сначала молился угодникам Божиим – великомученику Пантелеимону, святителю Николаю и другим, затем брал кисть, опускал в соборное масло, которое было смешано с маслицем из разных чудотворных мест, наносил мазок на ручку святого, изображенного на иконе, и потом уже помазывал с молитвой страждущего. Так, наверное, он поступил и с той женщиной. И чудо свершилось! Она забеременела, родила мальчика, Сережу. Однажды я видел, как она приезжала к батюшке со своим сыном».
В 1984 году, во время тяжелой болезни, отец Зосима был пострижен в великую схиму с наречением имени Селафиил, в честь одного из архистратигов бесплотных воинств Небесных. Братия тогда пришли на постриг в лаврскую санчасть – помолиться за болящего старца. Вот что об этом рассказывал сам батюшка: «Душа – она как вода в стакане. Подкатится к горлу и ‟фук!ˮ, выдохнешь ее. Я так уже умирал! Приготовился, руки сложил и уж хотел выдохнуть ее, но тут стали за меня молиться. И она опять закатилась обратно. Я так расстроился тогда!»
Насельник Лавры архимандрит Василиск (Горбуль), будучи еще студентом Московской духовной семинарии, также нес послушание келейника старца. Вспоминая удивительную кротость и смирение отца Селафиила, он привел в пример назидательный случай: «Однажды мы с батюшкой причастились, и после литургии он решил сделать морс из клюквы, которую ему передали духовные чада, после чего попросил меня помыть банки. Банок было много, и приходилось бегать к раковине, которая находилась довольно далеко. Бегая туда-сюда, я порядком устал и начал роптать на батюшку: мол, как же мне надоели эти банки! Отец Селафиил сел, вздохнул и замолчал. Было видно, что он очень расстроен. Я же впал в ступор и вместо того, чтобы просить прощения, тоже сел и замолчал. Понимал, что огорчил старца, но ничего не мог сказать или сделать. Через пару минут батюшка поднял голову, посмотрел на меня по-доброму и вдруг сам стал просить прощения: ‟Прости меня, мы с тобой причастились, все было так хорошо, и вдруг мне вздумалось этот морс варить – как же я был неправ!ˮ Это был для меня удивительный пример смирения, ведь прощения должен был просить я, а не он! Батюшка преподал мне тогда хороший урок».
С особым вниманием отец Селафиил относился к исполнению монашеского келейного правила и поминовению имен из синодиков. Отец Василиск свидетельствовал, что, бывало, утром он собирается на занятия в семинарию – батюшка начинает читать правило и открывает синодик. Возвращается с занятий около трех часов дня – батюшка только заканчивает поминать имена из синодика.
Еще один удивительный случай, о котором поведал отец Василиск, свидетельствует об особой близости старца к Горнему миру: «Когда отец Селафиил тяжело заболел, мы с отцом Варнавой (Федоровым) по очереди ночевали в келье батюшки. Однажды отец Варнава заснул, и стал ему сниться какой-то страшный, нехороший сон. И вдруг он услышал голос отца Селафиила: ‟Что ты его слушаешь – гони его от себя, он тебе на ухо шепчет!ˮ Отец Варнава открыл глаза, смотрит – батюшка стоит рядом, крестит его и говорит: ‟Все, не бойся, уже ушелˮ».
Великим постом 1992 года в трапезной в Варваринском корпусе совершалось Таинство Елеосвящения для братии обители. Зная немощь отца Селафиила, служащие священники по очереди поднимались на второй этаж и помазывали его келейно. Когда пришел черед архимандрита Лаврентия (Постникова), он поинтересовался: «Как чувствуешь себя, старец?» Батюшка поскорбел о своих телесных недугах и признался, что очень тяжело ему стало напрягать жизненные силы. Отец Лаврентий рассудил просто: «Если не имеешь силы – проси кончины». Слово архимандрита прозвучало для схимника авторитетно. Он принял его как от Бога и потихоньку стал настраивать душу на исход.
В пасхальную ночь отец Селафиил последний раз побывал в храме. Он молился в алтаре Троицкого собора, облачился в пасхальные ризы и причастился Святых Христовых Таин. После праздника Святой Троицы стало окончательно ясно, что дни его сочтены. Старцу по-прежнему кто-то звонил с проходной, духовные чада передавали пакеты с гостинцами, чтобы поддержать угасающую жизнь. Но отец Селафиил слабел. На его теле уже не оставалось живого места: на спине он не мог лежать из-за дырок в голове после ранения; на левом боку давило сердце; на правом болели пролежни, которые появились выше бедер; левая нога чернела от гангрены, которая поднималась от пальцев к коленному суставу.
Батюшку стали причащать ежедневно. Игумен Филипп поделился своими воспоминаниями о последних часах жизни старца: «На улице жарило солнце. Даже вечером было тепло и сухо. Лучи заката проникали в окно батюшкиной кельи. Мы с отцом Августином (Бузаковым) находились у кровати, молились. Отец Августин вдруг заметил, что пальцы на батюшкиных руках становятся фиолетовыми. А это – признак скорой смерти! Испугавшись, я поспешил к отцу Кириллу (Павлову) и сообщил, что схимник, кажется, отходит. Батюшка Кирилл немного постоял у кровати старца. Молча, помню, молился и совершенно спокойно произнес: ‟Да, уже скоро отойдетˮ. И ушел. Я встревожился еще больше от услышанного и от того, что отец Кирилл так буднично посмотрел на уходящего отца Селафиила. Но ведь наш духовник уже видел столько смертей – переход души отца схиигумена в вечность для него был естественным, важным и необходимым событием. А для меня это была первая смерть, которую я видел воочию.
Пришел отец Диодор (Дидковский), помощник благочинного, и начал читать канон ‟На исход душиˮ. Где-то на шестой песне канона в воздухе повисла тишина. Вся келья была полна вечернего света. Но вдруг стены стали будто раздвигаться. Стало так хорошо и уютно, будто мы очутились на невесомом облаке и мерно покачиваемся на нем. Какое великолепное и поистине тишайшее блаженство!»
Схиигумен Селафиил преставился 31 июля 1992 года и был погребен на братском кладбище в селе Деулино. После блаженной кончины в его келье нашли синодик, в который было внесено около пятисот имен.
Основной источник: В служении Пресвятой Троице и преподобному Сергию. Братия Троице-Сергиевой Лавры XX–XXI веков. Избранные жизнеописания / Сост. иером. Пафнутий (Фокин). Сергиев Посад: СТСЛ, 2024. С. 81–87.
(87)