«Действенны только молитва, молчание и любовь… Лучше через тайную молитву обращаться к сердцу других людей, чем к их ушам», – говорил преподобный Порфирий Кавсокаливит. Именно таким запомнили в Лавре схиигумена Дамаскина – немногословным молитвенником, всегда сосредоточенным, тихим, любившим уединение, живущим исключительно верой и любовью к Богу. По словам владыки Феогноста, который в ту пору был Наместником Троице-Сергиевой Лавры, вера держала отца Дамаскина на этой земле, была его стержнем, опорой, а благая молчаливость старца назидала многих.
Схиигумен Дамаскин (в миру – Петр Николаевич Красных) родился 8 июля 1925 года в селе Путятино Добровского района Липецкой области в семье рабочих.
Окончил семь классов средней школы в Лосино-Петровске Московской области и в 1942 году поступил в ремесленное училище. По завершении учебы в 1945 году направлен слесарем на завод в г. Калининград Московской области (в 1996 г. Калининград переименован в Королев).
С 1948 по 1960 годы работал на Монинском комбинате (Московская обл.) вначале слесарем 5-го разряда, а затем, после обучения в ФЗУ (1954–1956), помощником мастера ткацкого производства. В этот период проходил 90-дневные военные сборы в звании рядового.
В октябре 1960 года поступил послушником в Троице-Сергиеву Лавру и последующие более 50 лет являлся ее насельником.
11 июля 1964 года послушник Петр подал отцу Наместнику прошение о пострижении в монашество, в которых писал: «Прошу Вашего ходатайства перед Его Святейшеством, Святейшим Патриархом Алексием, о моем постриге в монашество. Обещаюсь нести послушание в Лавре преподобного Сергия до конца моей земной жизни».
21 июля 1964 года был пострижен в мантию с наречением имени Прокопий. Постриг совершил Наместник Лавры архимандрит Пимен (Хмелевский).
9 октября 1964 года в Успенском соборе Троице-Сергиевой Лавры по благословению Святейшего Патриарха архиепископом Пермским и Соликамским Леонидом (Поляковым) был рукоположен во иеродиакона, а 31 января 1966 года в Трапезном храме Лавры епископом Мюнхенским Иринеем (Зуземилем) хиротонисан во иеромонаха. В 1973 году ко дню Святой Пасхи возведен в сан игумена.
15 апреля 1979 года отец Прокопий был пострижен в великую схиму с наречением имени в честь преподобного Иоанна Дамаскина. Постриг совершил Наместник Лавры архимандрит Иероним (Зиновьев). Восприемником при постриге был братский духовник архимандрит Кирилл (Павлов).
Отец Дамаскин был схимником по призванию, при этом схимой не кичился и даже не всегда ее надевал – предпочитал завернуться в мантию, как в клубочек.
Старцу было свойственно воздержание во всем – в еде, сне, словах, – причем весьма строгое. В трапезной он ел очень мало, а в келье можно было увидеть только кусок белого хлеба и кружку чая, которую он брал в трапезной утром, а выпивал днем, разогрев эту кружку на маленькой электрической плитке. У отца Дамаскина всегда стояла в келье канистра с родниковой водой. Когда вода заканчивалась, он отправлялся за ней на автобусе в поселок Глинково, расположенный рядом с Сергиевым Посадом, говоря, что эта вода содержит много серебра.
Спал батюшка очень мало и никогда не ложился. В келье у него стояло кресло, сидя на котором он дремал. Из-за этого у старца опухали ноги, и ходил он с трудом.
Перед иконами в келье постоянно горели лампады – отец Дамаскин любил уединение и ночную молитву. Обычно в три часа ночи он начинал чтение монашеского келейного правила. Не пропускал ни одной уставной службы в храме, приходил на службы утром и вечером. По причине недостатка сна он иногда засыпал на службе. Один раз из-за этого произошел забавный случай. Он заснул во время вечерней службы в Трапезном храме. Пономарь его не заметил и после окончания службы, уходя, закрыл по обыкновению алтарь и храм. Отец Дамаскин проснулся и увидел, что алтарь заперт. К счастью, в алтаре был телефон. Батюшка позвонил благочинному и попросил его выпустить. Пришлось пономарю возвращаться обратно.
Отец Дамаскин был настолько углублен в молитву, что мог пройти по Лавре, ни на что не отвлекаясь, не отвечая ни на какие просьбы, даже не здороваясь. Иногда это выглядело по меньшей мере странным.
Игумен Филарет (Тамбовский), клирик храма иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость» на Большой Ордынке, многие годы близко знавший старца, как-то спросил у архимандрита Кирилла (Павлова): «Почему отец Дамаскин так отрешенно проходит мимо, не благословляет, не отвечает – может, он обижается?» Отец Кирилл тогда сказал: «Ну что ты? Схимник находится в постоянной молитве. Духовная жизнь! Нужно понимать».
Игумен Филарет много лет исповедовался у отца Дамаскина. Каждый раз в конце исповеди отец Дамаскин спрашивал его имя. Отец Филарет как-то помыслил: «Неужели он за столько лет не может меня запомнить? Имена братии он же помнит». В следующий раз отец Филарет приехал в Лавру на Пасху, подошел к отцу Дамаскину, а тот дает яичко и говорит: «Христос воскресе! Отец Филарет, я всегда Вас помню и поминаю». Кротко улыбнулся, согнулся и пошел. Он никогда не смеялся, был строг как святитель Василий Великий.
Отец Филарет рассказывал о благодатной помощи отца Дамаскина в 2004 году. Тогда старец сказал ему: «То место, где ты сейчас несешь послушание, – это гиблое для тебя место. Проверь давление – у тебя “скрытное давлениеˮ. Но ты не расстраивайся, положись всецело на Матерь Божию. И года не пройдет, все управится». И действительно, вскоре у отца Филарета случился гипертонический криз, а спустя какое-то время его перевели в Москву в храм на Ордынке.
Когда отец Дамаскин был помоложе, он много путешествовал по России. В этих поездках выражались переживание и молитвы старца за весь мир. У батюшки было много духовных чад на юге России и в Подмосковье, которые его очень любили и ждали. Людям рационального склада было сложно его понять, а простые эмоциональные старушки находили с ним общий язык сердца. Будучи молчаливым и отрешенным от мира в Лавре, в кругу благочестивых бабушек отец Дамаскин как будто преображался – вместе они молились, готовились ко причастию… Здесь, в глубинке, особенно сильно чувствовалось, как батюшка любит своих чад и весь мир.
Однажды отец Дамаскин приехал погостить в скит на юге России. Сюда не добирались паломники, это был небольшой закрытый скит – храм, территория вокруг него огорожена высоким забором, несколько человек братии. Во время прогулки, проходя мимо яблони, под которой лежало много упавших яблок, старец спросил: «Вот яблочки – почему же их никто не собирает?» И добавил с особой интонацией (он нечасто так говорил – с нажимом на слова, категорично): «Ведь надо и молиться, и трудиться!»
Старец посещал и отдаленные северные монастыри Руси. По воспоминаниям настоятеля Кожеозерского Богоявленского монастыря иеромонаха Михея (Разинькова), схиигумен Дамаскин вел подвижническую жизнь, и Господь давал ему силы и духовные, и физические. Когда отец Михей жил с братьями в местечке Котово на берегу Белого моря – очень удаленном от ближайшего поселения, – отец Дамаскин приезжал туда семь раз и поддерживал насельников северного монастыря.
«Все дороги он проходил пешком, а это не один десяток километров, –вспоминает отец Михей. – Мы жили с ним в одной келье. Он спал всего три часа в сутки. Всегда читал Евангелие, всегда молился по четкам, посещал службы, ел очень мало. Если на нас нападали какие-нибудь искушения, он говорил: “Надо молиться, надо поститься, не есть день-два хотя быˮ. И во всем подавал благой пример. Он привез с собой книгу “Цветник священноинока Дорофеяˮ, которая стала для всех настольной. Он мало говорил, но от его молчания было не тяжело, а наоборот, легко на душе. Так и запомнился он мне молчаливым молитвенником».
В своей молчаливости отец Дамаскин был примером для братии. Как рассказывал его келейник, старец мог полдня просидеть с книгой в руках в присутствии нескольких людей, не проронив ни слова.
Игумен Всеволод (Варющенко) вспоминает: «Отец Дамаскин был очень тих и незаметен. Коротко отвечал на вопрос и убегал. Ел очень мало, служил строго и благоговейно. Неопустительно посещал братское вечернее молитвенное правило, которое читалось в трапезной после ужина». Игумен Филипп (Ельшин) поделился воспоминанием об одном примечательном эпизоде, свидетелем которому он был во время совершения такого правила. Лаврский иеродиакон Софроний (Кузин) также часто посещал это правило. Он был известен своим непростым характером, даже некоторым юродством. Говорили, что он обладал даром прозорливости, по его кончине братии открылось много тайных подвигов старца, о которых они ранее и не догадывались. На вечернем правиле отец Софроний смотрел обычно не на иконы, а на чтеца – вглядывался пристально, как говаривали в шутку братия – «прям в уста смотрел», при этом изредка он отводил свой взор и посматривал на остальных присутствовавших. Однажды он так посмотрел на отца Дамаскина, который стоял и слушал правило. И вдруг отец Софроний изменился в лице. Как бы оглядывая пространство вокруг схимника, он с глубоким чувством произнес: «Брат ты мой!» На его лице отражалось изумление, потрясение… Помолчав немного, он только и смог снова повторить: «Брат ты мой!..» Можно только догадываться, что было открыто в тот миг одному подвижнику о духовной жизни другого…
Келейник схиигумена Дамаскина поделился своими первыми впечатлениями от встречи со старцем: «Поначалу он показался мне странным, загадочным. Он практически не говорил, был немного сгорблен и смотрел всегда вниз. Если что-то говорил, то странно, отрывисто, очень непонятно, даже когда тщательно выговаривал слова. Лишь иногда приподнимал лицо, чтобы разглядеть кого-нибудь, кто вызывал его интерес. Тогда можно было увидеть его очень необычные, очень живые и думающие глаза. Позже, когда мне довелось ухаживать за ним в Лавре, я видел его несколько иным, более открытым и естественным».
В духовном руководстве старец не давал категорических благословений – «тебе туда, а тебе туда», часто задавал наводящие вопросы, так что трудно было понять, что он имеет в виду, – нужно было искать ответы самому… При этом жить со старцем было очень нелегко. На все надо было брать благословение – за своевольно сделанное, даже «по любви», можно было получить наказание. «Как-то я изнемог от такой жизни с ним и решил сбежать в Америку в РПЦЗ, в какую-нибудь Миссию, – вспоминал келейник отца Дамаскина. – Помолился вечером у мощей, объяснил все Преподобному, прихожу к батюшке в келью (война – войной, а уложить-то старчика надо по расписанию). А он мне с порога: “Ну что? В Америку едем? Ты меня бери с собой – я тебе там пригожусь…” В другой раз, когда я не выдержал и собрался уйти, сложил в рюкзак вещи и пошел в лаврский Сергиевский скит, чтобы там осмыслить ситуацию и дальше куда-то направиться. Когда я прошел мост за “издательской” (Водяной) башней Лавры, мне вдруг стало совсем плохо, ноги стали подкашиваться – пришлось вернуться.
Однажды я проснулся с ясным чувством тревоги и побежал наверх к старцу (я тогда еще ночевал в послушнической келье на первом этаже) – там уже весь этаж был в дыму. Было около четырех утра. Я подошел ко входу в его келью – вижу, что горит электрочайник на стуле, а батюшка стоит в проходе и четки тянет: “Отче наш…”, – все вены на лице были надуты. Я выдернул шнур, залил чайник водой. Это было явное чудо по его молитве: еще минут пять – и огонь перекинулся бы на соседний деревянный шкаф и стены из ДСП, и все загорелось бы очень быстро. Там все было старое, келья узкая, проход шириной 80 сантиметров, стул деревянный, сразу рядом – старый фанерный шкаф».
Окна тоже были ветхими, и в келье старца зимой было очень холодно. Через форточку дряхлого окошка отец Дамаскин любил кормить голубей, часто подолгу смотрел на лаврские храмы. «Когда я заклеил трещину в окне, в келье стало немного теплее – около 16–17 градусов, – рассказывал келейник. – Неудивительно поэтому, что зимой батюшка часто заболевал. Однако больницы он не любил, и на моей памяти никогда в них не ложился. Батюшка вообще ничего себе не просил никогда».
В детстве и юности старцу тоже приходилось трудно – он пережил голод. Однажды обмолвился, как долго просидел в погребе без еды, прячась от бомбежек. Такой опыт закалил старца: неоднократно он уходил зимой в мороз на службу не одевшись, в одном подряснике, или надев рясу на белье, ходил так по улице в мороз. Бывало, он не ел целый день, чувствовал голод, но не ослабевал и сохранял бодрость молиться, читать каноны.
Когда был моложе – много читал творения святых отцов и выписывал в записные книжечки отдельные цитаты или целые отрывки. Таких книжечек у него было очень много.
Отец Дамаскин избегал общения с людьми немирного устроения. Если он видел, что кто-то начинает спорить, то сразу уходил. Старец остро переживал духовное состояние мира и непрестанно молился. Когда он жил в Переделкино со схиархимандритом Михаилом (Балаевым), они даже закрасили окна краской, чтобы не отвлекаться от молитвы.
Любовь к молитве и богослужению была отличительной чертой отца Дамаскина. На одной из проповедей лаврский Наместник владыка Феогност как-то сказал: «У нас есть такие немощные монахи, которые за год не пропускают ни одного братского молебна». Эти слова полностью относились к отцу Дамаскину. Братия удивлялись, как он «еле-еле душа в теле», а всегда в храме. «Ежедневно я будил батюшку около 5 часов утра, помогал ему одеться, и мы шли на братский молебен, – вспоминал келейник старца. – Он всегда стоял впереди, у солеи, несмотря на немощь; потом, в последний год, стал уже в стасидию вставать или садиться. Потом все целовали крест в руках отца Наместника и прикладывались к мощам преподобного Сергия, и братия расходились по храмам и послушаниям, а батюшка оставался на Литургию».
Несколько раз зимой в гололед старец, которому тогда было уже 85 лет, падал на ступеньках Успенского собора, но каждый раз вставал и шел дальше на службу… Неопустительно присутствовать на богослужении было его принципиальной позицией. Отец Дамаскин не мог уже бывать на братском молебне, полунощнице и следующей за ними Литургии только в период предсмертной болезни. Тем не менее, его любовь к храму была столь велика, что все это время келейник каждый раз спрашивал, пойдет ли он на братский молебен.
Преставился схиигумен Дамаскин в Лавре в своей келье в Варваринском братском корпусе рано утром, во время братского молебна преподобному Сергию, исполнив обещание подвизаться в обители Преподобного до конца своей земной жизни. Дату преставления старца запомнили очень многие. Ее трудно не запомнить: одиннадцатого дня одиннадцатого месяца одиннадцатого года.
После облачения и литии в келье братия соборно перенесли новопреставленного старца в храм Сошествия Святого Духа, где у гроба непрестанно читали Евангелие. Отпевание отца Дамаскина совершил Наместник Лавры архиепископ Феогност в соборном сослужении братии после заупокойной Литургии в Успенском соборе.
Погребен приснопоминаемый схиигумен Дамаскин на братском кладбище у храма Всемилостивого Спаса в селе Деулино.
Иеромонах Пафнутий (Фокин)
(7)