17 июля в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре молитвенно вспоминают иеродиакона Софрония (Кузина), отошедшего ко Господу в этот день в 2001 году. «Особенный, странный, грубый, нелюдимый» — нередко можно было услышать именно такие эпитеты в адрес отца диакона при его жизни. «Никакого толку от тебя нет, Софроний!» — бывало, говорил ему кто-то из братии в сердцах. «Как на Иванах Русь держится, так на Софрониях — Церковь», — нахмурившись, отвечал монах. И лишь по отшествии «грубияна» и простеца в вечность стал понятен истинный смысл этих слов — когда братия начали потихоньку рассказывать друг другу эпизоды, свидетелями которых они были, обнаружилась глубина подвига простого иеродиакона и богатство его тайных добродетелей.
Иеродиакон Софроний (в миру Сергей Никанорович Кузин) родился 19 сентября 1922 года в селе Дунаевка Юрьев-Польского района Владимирской губернии в семье рабочего. Окончил четыре класса начальной школы. Некоторое время жил в детдоме — родители умерли, когда он был еще ребенком.
В конце первого года Великой Отечественной войны Сергея призвали в армию, но на передовой побывать не пришлось — попал на Забайкальский фронт. Нательный крест не снял, хотя угрожали и даже называли предателем. Позднее отец Софроний вспоминал: «За время войны я не сделал ни одного выстрела — не мог стрелять».
После войны Сергей пару лет работал в военизированной охране, а в 1948 году загорелся желанием поступить в Троице-Сергиеву Лавру.
В первый раз ему отказали из-за отсутствия прописки. Но желание послужить Преподобному было настолько велико, что он решил устроиться пастухом в один из колхозов Загорского района, заработать прописку и тогда пойти в Лавру. Сергей вошел в доверие к председателю, а о монастыре молчал и шесть лет пас скотину. Когда же наконец подошел срок и он пришел получать документы, председатель сказал ему: «Только смотри, чтоб в монастырь не ходил!» На что тот спокойно, даже с вызовом, ответил: «Как же! Обязательно пойду!» Председатель был в ярости, но поделать уже ничего не мог…
В феврале 1954 года Сергей пришел в Лавру и был принят послушником. 21 августа 1956 года наместник обители архимандрит Пимен (Извеков), будущий Святейший Патриарх, совершил его постриг в монашество с именем Софроний — в честь преподобного Софрония, архиепископа Кипрского. На Благовещение 1958 года епископ Полтавский и Кременчугский Серафим (Шарапов) рукоположил его во иеродиакона.
Поначалу отец Софроний нес послушания рабочего на кухне, сторожа и уборщика, затем три года работал на просфорне. По рукоположении в сан иеродиакона на первой же службе вышел из алтаря и без остановки прочитал сразу все прошения ектении, напечатанные в Служебнике. Но потом освоился и служил уже хорошо.
Особые взаимоотношения сложились у отца Софрония с братским духовником архимандритом Кириллом (Павловым). В пору казначейства отца Кирилла у иеродиакона Софрония было послушание, о котором никто не знал: он приходил к отцу казначею и получал деньги на бедных людей. Зайдет к отцу Кириллу, выйдет и вскоре появляется у монастырской проходной, где раздает эти деньги нуждающимся, как бы от себя. Благодаря этому отец Кирилл освобождался от нападений и искушений, связанных с раздачей милостыни в те нелегкие годы.
«Своеобразно батюшка смирял молодую братию, которые иногда что-нибудь таскали из трапезной, — вспоминал архимандрит Василиск (Горбуль). — Бывало, подойдет какой-нибудь отец, накинет широкий рукав рясы на бутылку с квасом, отойдет — а кваса на столе уже нет. Отец Софроний тоже забирал еду после трапезы, но делал это открыто. Он отрéзал рукава своей рясы, так что они стали совсем короткими — фасон “три четверти”, так сказать. Братия его спрашивали: “Ну зачем ты так?” А он подойдет к бутылке кваса, громко скажет: “Я — не вор”, — забирает ее вместе с остальными несъеденными продуктами и тут же идет на проходную, раздает все это нищим». Отец Софроний очень любил бедных лаврских прихожан, свою собственную пенсию он также раздавал нищим. Если просили, мог, не жалея, отдать сразу все деньги. Любовь к нищим и нестяжание — в этих дополняющих друг друга доброделаниях он нашел себя. Отыскивал бутылки, чистил, отмывал их. После братского обеда собирал оставшиеся на столах продукты, в бутылки наливал компот, морс, выносил все это уже ожидающим его на братской проходной нищим. Отец Софроний каким-то непостижимым образом различал, кто из них больше нуждается в помощи. Весьма своеобразно отец диакон отмечал свои именины: после обеда выносил к монастырской проходной большой поднос с горой разных угощений. Постоянно кормил птичек хлебом, оставшимся после братской трапезы.
Его келья имела крайне аскетический, плачевный вид и во всем корпусе требовала ремонта в первую очередь, однако отец Софроний от ремонта отказывался. Здесь были только стол, скамейка, стул да кровать, старенькие ряса и подрясник, с которым связана интересная история. Как-то отец наместник дал отцу диакону персональное послушание — поменять старый короткий подрясник на новый: «Софроний, ну что ты ходишь в таком старье, иди в пошивочную, пусть снимут мерки, сошьем тебе все новое». Как только отец Софроний получил новый подрясник, он взял топор и возле братской бани, где кололи березовые дрова, отрубил его нижнюю часть, после чего продолжил ходить по-старому — в подряснике длиной по лодыжки.
Иеродиакон Софроний отличался молчаливостью. А если говорил, то очень весомо и глубоко, мог сразить любого монастырского острослова. Ответы его становились настоящими афоризмами. Так, однажды в трапезной к отцу Софронию подсел один архимандрит и несколько вольно, но с любовью обратился: «Отец Софроний, как хорошо с тобой рядом покушать!» На что тот очень серьезно и невозмутимо ответил: «А в аду со мной приятно будет сидеть?» По воспоминаниям братии, иеродиакон Софроний частенько говорил грубости. Мог зайти в магазин, попросить конфетку, вместо «спасибо» сказать «фу, какая гадость» и уйти.
Патриарх Пимен во время своих визитов в Лавру любил навещать братию — ходить по кельям, смотреть, кто как живет, интересоваться, как братия молятся, как трудятся, есть ли в чем нужда… Однажды он решил навестить отца Софрония. Постучал в дверь — нет ответа. Постучал еще раз — то же самое. Постучал в третий раз, уже со словами: «Отец Софроний, открой, это Патриарх Пимен», на что отец диакон потребовал: «Молитву!» После того как Святейший смиренно произнес: «Молитвами святых отец наших…», отец Софроний открыл дверь и спросил: «Зачем Вы пришли? Вообще-то я Вас не звал».
При этом нельзя обвинить иеродиакона Софрония в непочтительности по отношению к священноначалию. Истинное отношение к Первосвятителю проявилось однажды во время праздничного застолья в день его тезоименитства — правда, в свойственной отцу Софронию манере. Когда говорили тост и поднимали бокалы за Святейшего Патриарха, Свято-Троицкия Сергиевы Лавры священноархимандрита, все встали, кроме отца Софрония. Отец протодиакон, стоящий напротив сидевшего отца, сделал замечание: «Отец Софроний, за здравие Святейшего!» — на что тот ответил: «За Святейшего надо не пить, а молиться».
Основным послушанием отца Софрония было дежурство в храме по ночам накануне праздников. В то время в Лавре была традиция: храмы не закрывали на ночь накануне воскресных и праздничных дней, паломники могли находиться здесь всю ночь, до ранней Литургии, — совершать общее правило ко причащению, отдыхать. Отец Софроний перед Литургией убирал стулья, лавки — тащил их по полу через весь храм к свечному ящику. Вскоре раздавался оглушительный грохот — это он перебрасывал лавку или стул через барьер свечного ящика, где они раньше стояли. Так своеобразно наводил порядок. После ночных бдений часто причащался в своей старенькой ряске вместе с мирянами.
Однажды обнаружилась утечка электричествав Предтеченском братском корпусе. Начали выяснять, в чем дело, пошли с проверкой по кельям. И каково же было удивление проверяющего, когда он зашел в келью отца Софрония и обнаружил, что у него под кроватью в ряд стоит штук шесть–восемь включенных электрических плиток, а отец диакон лежит и тихонечко «прожаривается»!
А в банные дни он, наоборот, любил занимать купель с ледяной водой. Когда кто-то из братии хотел окунуться после парилки — не пускал. «Молча бултыхался в холодной воде, что-то напевал, — вспоминает один монах. — При этом отвечал на духовные вопросы. До сих пор благодарен ему за ответы “из ванны”, которые помогли разрешить мне довольно сложные вопросы…»
Иеродиакон Софроний вообще говорил всегда по делу и часто так, что тема разговора раскрывалась с неожиданной стороны.
При всем своем неподражаемом юродстве он умел вести себя вполне благопристойно. Это выяснилось, когда отец Онуфрий (Березовский, ныне — Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины) пригласил его провести отпуск в Почаевской Лавре. Во время поездки отец Софроний вел себя безукоризненно и не позволял себе никаких вольностей. Возможно, в Лавре батюшка юродствовал для того, чтобы никто к нему не подходил и не нарушал его молитвенный настрой, особую внутреннюю тишину. Он жил отвлеченно от мирской суеты, ни с кем из братии не общался, мало говорил. Не признавал лечебных отпусков и никогда не покидал Лавру.
До последнего дня иеродиакон Софроний сохранил ясный рассудок. Умел пошутить, разрядить обстановку. Когда его собирали в больницу и не могли найти свитер, он заметил: «Свитер уехал в Питер».
Лаврский насельник иеромонах Моисей (Дроздов) вспоминал, как пытался помочь уже тяжело больному батюшке помыться. После долгих уговоров отец Софроний согласился принять помощь собрата при условии, что тот позволит ему петь во время процедуры. И вскоре из ванной комнаты раздалось громкое: «Врагу не сдается наш гордый варяг!»
Отец Софроний вообще любил петь, особенно по ночам. «У него был красивый звучный голос, — вспоминал архимандрит Василиск, чья келья находилась по соседству. — Порой я шел ночью на послушание, но останавливался у него под дверью, слушал его пение и забывал обо всем. Отец Софроний не только красиво пел, но и очень выразительно читал жития святых, — во время братской трапезы обычно чтец читает житие какого-нибудь святого, но иногда батюшке очень хотелось почитать самому. Тогда он приходил пораньше, а подошедшему к трапезе чтецу оставалось только смириться и уступить место. Митрополит Владимир (Сабодан) очень любил отца Софрония и его голос и всегда приглашал его послужить вместе с ним, когда приезжал в Лавру».
После братского ужина иеродиакон Софроний регулярно ходил на вечернее чтение монашеского правила. При этом он лежал на скамейке головой у кафедры, за которой стоял чтец, а иногда стоял на коленях, опершись на лавку, и украдкой вытирал слезы. Каждую субботу он приходил в алтарь к братскому духовнику и подолгу исповедовался.
Пока не ухудшилось зрение, отец Софроний вместе с братией на службах читал синодики. Однажды кто-то из братии протянул ему второй синодик и услышал в ответ: «Что я, о двух головах, сразу два синодика читать?» На просьбы помолиться он обычно ничего не отвечал, но потом все то, о чем его просили помолиться, как-то устраивалось.
В больнице отец Софроний постоянно просил читать ему пяточисленные молитвы к Божией Матери. При этом чтении он умилялся и плакал. Без слез не мог слушать молитвы с упоминанием имени Богородицы. В последний год болезни за внешностью простого человека открылось то, что ранее никто не знал. Лежа на койке, отец Софроний весь день со слезами непрестанно молился Божией Матери: «Богородица, помози мне! Владычица, не дай мне погибнуть!» Находившемуся рядом келейнику было не по себе, ибо чувствовалось, что старец находится в непрестанном общении с Горним миром…
Во время сборов в больницу братия увидели толстую исписанную крупным ученическим почерком тетрадь. В ней были собраны духовные стихи, изречения, жития святых, подвижников Афона, былины, песни с глубоким, духовно-поучительным содержанием. На вопрос, чья это тетрадь, отец Софроний неопределенно ответил: «Не знаю, кто-то принес…» Но после кончины выяснилось, что почерк был его. По сути, это была не тетрадь, а бесформенный комок из двадцати с лишним школьных тетрадей разного объема, неумело подшитых одна к другой, — почти 800 страниц! Многие листочки с духовными стихами, особенно на покаянные темы, были истерты пальцами. Ясно, что отец диакон их часто перечитывал, но от внешнего взора это скрывал…
Преставился иеродиакон Софроний 17 июля 2001 года, накануне летнего дня памяти преподобного Сергия, в день первого празднования новопрославленных святых Царственных страстотерпцев. Он преставился на коленочках, в молитве, в уединении. В таком положении его нашел келейник… Тело почившего перенесли в крипту Успенского собора — в храм Всех святых, в земле Российской просиявших. В Лавру на праздник собралось, как всегда, немало архиереев, многие из которых знали отца Софрония лично. Архипастыри приходили, прощались с ним и благословляли его тело во гробе. Отпевание совершил лаврский наместник архимандрит Феогност на третий день его кончины, совпавший с днем памяти Собора Радонежских святых. Во время прощальной литии перед Успенскими вратами отец Софроний получил последнее архиерейское благословение от архиепископа Тернопольского Сергия, только что отслужившего Литургию в приделе Радонежских святых. Старшие отцы заметили, что такого архипастырского напутствия не сподобился никто из братий, скончавшихся в послевоенное время.
Основной источник: В служении Пресвятой Троице и преподобному Сергию. Братия Троице-Сергиевой Лавры XX–XXI веков. Избранные жизнеописания / Сост. иером. Пафнутий (Фокин). Сергиев Посад: СТСЛ, 2024. С. 121–126.
(32)